Когда осенью 1813 г. Иоганн Готтлиб Фихте выступил со своим «Учением», как зрелым плодом своей жизни, всецело посвященной служению истине, то в самом начале его он высказал следующее: «Это учение предполагает совершенно новый внутренний орган чувства, которым будет восприниматься новый мир, вовсе не существующий для обыкновенного человека». И затем он показал на сравнении, как непонятно должно быть это учение тому, кто хочет судить о нем по представлениям обычных чувств: «Представьте себе мир слепорожденных, которым ведомы лишь те вещи и те соотношения между ними, которые существуют благодаря чувству осязания. Придите к ним и заговорите с ними о красках и об иных соотношениях, существующих лишь благодаря свету и для зрения. Вы будете говорить им о том, чего нет; и самое лучшее, если они скажут вам об этом прямо; по крайней мере вы скоро заметите свою ошибку, и если вы не в силах раскрыть их глаза, то вы прекратите напрасную речь». — И вот, кто говорит людям о таких вещах, как в этом случае Фихте, тот слишком часто оказывается в положении, похожем на положение зрячего между слепорожденными. Но ведь это именно те вещи, которые относятся к истинному существу и высшей цели человека. И кто подумал бы, что необходимо «прекратить напрасные речи», — тот должен был бы, таким образом, отчаяться в человечестве. Напротив, ни одного мгновения не следует сомневаться, что «раскрыть глаза» на эти вещи возможно каждому, кто только сам проявит на то добрую волю. — Поэтому, исходя из этого предположения, говорили и писали все те, кто чувствовал в себе самом выросшим этот «внутренний орган чувства», при помощи которого они могли познать скрытое от внешних чувств истинное существо человека. И потому, с самых древних времен, вновь и вновь говорится об этой «сокровенной мудрости». — Тот, кто что-либо воспринял из нее, чувствует себя в своем знании так же уверенно, как обладающие нормальными глазами в своих красочных представлениях. Поэтому для него эта «сокровенная мудрость» не нуждается в «доказательстве». И он знает также, что не требуется доказательства и для того, у кого, подобно ему, открылось «высшее чувство». С таким человеком он может говорить так, как путешественник говорит об Америке с теми, кто хотя сами и не видели Америки, но способны составить себе представление о ней, так как они увидели бы все то, что видел он, как только им представился бы к тому случай.
Но не только к исследователям духовного мира должен обращаться наблюдатель сверхчувственного. Он должен обращать свои слова ко всем людям. Ибо ему надо говорить о вещах, которые касаются всех людей; ибо он знает, что без познания этих вещей никто не может быть «человеком» в истинном смысле этого слова. И он говорит со всеми людьми, потому что ему известно, что существуют различные
