Я объяснил ему, что только что вошел в дом.
— А‑а, тогда ясно, — сказал секретарь. — Я весь вечер пытаюсь до вас дозвониться. Вы не можете подъехать, прямо сейчас?
— Но зачем? Я что, могу быть чем‑то полезен? Что с миссис Вайсман, как она себя чувствует?
— У нее шок.
— Но отчего он умер?
— Он покончил с собой, — ответил Баумгарт. Выражение лица у него при этом не изменилось.
Помню, в течение нескольких секунд я молча смотрел на него, вытаращив глаза, после чего выкрикнул:
— Что за ахинею вы несете?! Такого быть не может!
— В этом нет ни малейшего сомнения. Прошу вас, приезжайте как можно скорее.
Он потянулся к рычажку, собираясь отключить аппарат. Я завопил на него как в истерике:
— Вы что, с ума меня свести хотите?! Говорите, что с ним произошло!
— Он принял яд. Больше я вам, в сущности, ничего сообщить не могу. Но в письме у него сказано, чтобы мы немедленно вышли на вас. Так что приезжайте, очень вас прошу. Мы все здесь крайне измотаны.
Я вызвал аэротакси и погрузился в какое‑то дремотное оцепенение, тупо твердя про себя, что этого не может быть. Карела Вайсмана я знал тридцать лет, с тех еще пор, когда мы с ним были студентами Уппсалы. То был человек во всех отношениях замечательный: умнейший, чуткий, уживчивый, в высшей степени собранный и энергичный. Этого я не мог себе представить. Такой человек на самоубийство не пошел бы никогда. Да нет же, я великолепно сознавал, что с середины столетия число самоубийств в мире подскочило процентов на пятьдесят и что счеты с жизнью порой сводят люди, от которых подобного шага ожидаешь менее всего. Но услышать, что самоубийство совершил Карел Вайсман, для меня было все равно что услышать, что дважды два — пять. В характере у Карела не было ни атома самоуничтожения. С какой стороны ни возьми, это был, пожалуй, самый собранный, наименее подверженный хандре человек из всех, кого я знал.
«А не убийство ли это?» — пришла в голову внезапная мысль. Не могло ли статься, что он погиб от руки какого‑нибудь агента из Центрально‑азиатских Держав?
Мне доводилось слышать и не такие вещи; политическое убийство во второй половине восьмидесятых обрело вид точной науки, а насильственная смерть Гаммельмана и Фуллера наглядно доказывала, что и такие донельзя засекреченные ученые не гарантированы в конечном итоге от расправы. Но Карел был психологом и, насколько мне известно, не был чем‑либо связан с правительством. Основной доход ему составляла работа при одной из крупных промышленных корпораций, где он занимался разработкой антистрессовых методик для рабочих поточного производства, а также вопросами, связанными с общей производительностью.
Когда аэротакси опустилось на крышу дома, Баумгарт уже ждал меня. Едва мы остались наедине, как я сразу же у него спросил:
— Это не могло быть убийство?