что я всего лишь повторяю слово "духовность", чтобы противопоставить его корыстному аспекту каждодневного мира. Я хотел сбежать от меркантильности будничной жизни и свое рвение называл "одухотворенностью". Я осознал, что дон Хуан прав, когда он потребовал от меня решения — что же я в действительности считаю "духовностью". Я не знал того, о чем говорил. То, что я говорю сейчас, может показаться самонадеянным, но другого способа сказать у меня нет. Шаман, подобный дону Хуану, хочет вот чего — усилить осведомленность, быть способным воспринимать всеми органами чувств; это колоссальная задача и непреклонное стремление, и им нет места в духовности западного мира.

Вопрос: Хотите ли Вы что-нибудь пояснить людям Южной Америки, в частности — жителям Чили? Не хотели бы вы сделать какое-нибудь заявление помимо ответов на нашивопросы?

Ответ: Мне нечего добавить. Все люди находятся на одном и том же уровне. В начале моего ученичества у дона Хуана Матуса он пытался заставить меня увидеть, насколько общее положение у всех людей. Я, уроженец Южной Америки, был весьма увлечен идеей социальных преобразований.

Однажды я задал дону Хуану убийственный, как мне казалось, вопрос: "Как можно оставаться в таком безразличии к ужасающему положению людей его племени, индейцев йаки из Соноры?" Я знал, что индейцы йаки в значительном проценте страдают от туберкулеза и что из-за их экономического положения их невозможно вылечить. "Да, — сказал дон Хуан. — Это очень печально, но, видишь ли, твое положение тоже очень печально, и если ты считаешь, что ты находишься в лучших условиях, чем йаки, то ошибаешься. В общем-то, положение любого человеческого существа — это жуткий хаос. Ни у кого нет в этом привилегии. Мы все — существа, склонные умирать, признаем мы это или нет." В этом еще один смысл прагматизма шаманов: надо признать, что мы — существа, которые склонны умирать. Говорят, что когда мы сделаем это, все приобретет трансцендентальный порядок и масштаб.