это и приводит нас к уподоблению: по факту, через огромное количество внешних условностей человек создаёт и удерживает в сознании историю, отыгрывание которой и является целью практики. И поскольку эта история получается символически (а следовательно, и психологически) связанной с некоторыми мировыми силами (точнее, представлениями о них, пришедшими из мистицизма), само собой разумеющимся считается, что она должна будет затем повториться и во внешнем мире.

Тем не менее, в-пятых, одним из характеризующих оккультную ритуальность признаков является духовная направленность действия. Это закономерное следствие замкнутости в символическом ряде: во-первых сам субстрат символов имеет отношение прежде всего к духовному опыту, и во-вторых, материальная или практическая направленность может серьёзно подпортить целостность истории: сложно получать удовольствие от ловли рыбы в ванной, если заведомо известно, что её там нет.

Примерно то же самое получается и в случае оккультной практики: ни символизм, ни скрытые параметры, не принадлежат действительности человека. Манипулируя последней, или обращаясь к ней, мы будем видеть только то, чем она располагает. Если у нашей обыденности нет вкуса волшебства, она не сможет органично сочетаться с символическим действом. И наоборот, очарование символического действа будет разрушено, если результатом окажется какая-нибудь банальная вещь вроде карьерного роста или мешка денег. Конечно, это не закон, но как минимум тенденция, по которой пиком оккультного опыта является вид ение или переживание, но не обращение воды в вино.

И именно зацикленность на духовной составляющей выделяет оккультную магию среди других возможных вариантов – а также является её наиболее слабой и сомнительной стороной.