в этом предприятии Туптен Джинпа, который выступал в роли переводчика, а рядом с ним находился другой тибетец, геше Доржи Дамдул (слово геше применяется к тем тибетским ученым, которые в изучении тибет­ского буддизма достигли уровня знаний, эквивалентного уровню знаний доктора наук на Западе). Время от времени Доржи отве­чал на вопросы Далай-ламы о том, насколько мой комментарий соответствует тибетской философии. Он прекрасно говорит по-английски и поэтому не нуждался в переводчике для понимания того, что говорил я, и обращался непосредственно к Далай-ламе по-тибетски, но делал это только тогда, когда его об этом про­сили.

Свидетелями нашей беседы были также несколько других лю­дей, включая американского врача Далай-ламы Барри Керзина, ко­торый тремя годами ранее принял сан буддийского монаха, и лич­ного тибетского врача Далай-ламы доктора Цетана Садутшанга. Врачи присутствовали как потому, что их интересовала тема на­шей беседы, так и потому, что Далай-лама только накануне вы­писался из Mayo Clinic, где он проходил регулярное обследование. На расстоянии двадцати пяти футов от нас, в другом конце боль­шой комнаты, сидела моя семья: мой сын Том Экман, который не­давно окончил школу правоведения и никогда прежде не встре­чался с Далай-ламой; моя жена Мэри Энн Мейсон, которая была деканом факультета Калифорнийского университета в Беркли и в 2003 году присутствовала (в качестве безмолвного наблю­дателя) на моей двадцатиминутной аудиенции у Далай-ламы, во время которой обсуждался вопрос, возникший у меня в ходе науч­ного исследования («Почему медитация, сосредоточенная на ды­хании, благотворно влияет на эмоции?»); и моя дочь Ева Экман, актриса, писательница и социальный работник, участвовавшая в той пятидневной конференции по деструктивным эмоциям, на которой я впервые встретился с Далай-ламой в 2000 году.

Последним членом этой группы наблюдателей был Клиффорд Сейрон, психолог, исследователь высшей нервной деятельности, «технический специалист высшей квалификации» и мой близкий друг. Клнфф, разбиравшийся в вопросах работы мозга и в буддиз­ме лучше, чем я, был приглашен не только для осуществления вы­сококачественной аудиозаписи беседы, но также и для оказания мне помощи во время перерывов в формулировании вопросов, ка­сающихся буддизма.

Опыт ежедневного обсуждения в формате беседы, а не дебатов тех вопросов, о которых я размышлял и писал в течение многих лет моей жизни, трудно описать словами. Время от времени воз­никали новые вызовы, и, как я и надеялся, внезапно вспыхивали новые идеи, которые не приходили мне в голову прежде. Я всегда прихожу в возбужденное состояние, когда у меня выкристаллизо­вывается новая идея, но на этот раз мое возбуждение усиливалось многократно благодаря тому, что я начинал глубже понимать буд­дизм, лучше