более реальную и разнообразную, чем первая мелочность жизни, сконструированной для себя нашим обычным физическим человечеством, приносит радость существа гораздо большую и более богатую, чем любой восторг существования, который внешний витальный или поверхностный ментальный человек может обрести с помощью своей динамической витальной силы или деятельности, либо с помощью утонченности и расширения ментального существования. Молчание, вхождение в широкую или даже грандиозную или бесконечную пустоту составляет часть внутреннего духовного переживания; физический разум определенно боится этого молчания и пустоты, маленький поверхностный активный думающий или витальный разум избегает ее или питает к ней неприязнь, поскольку он путает молчание с ментальной и витальной неспособностью, а пустоту — с прекращением существования или не-существованием: но это молчание есть молчание Духа, что является условием для большего знания, силы и блаженства, и эта пустота — это пустота чаши природного существа, освобождение ее от ее мутного содержимого, так чтобы она смогла наполниться вином Бога; это переход не в не-существование, а к большему существованию. Даже если существо поворачивается к прекращению существования, это выход не в не-существование, а в некую необъятную невыразимость духовного бытия или погружение в непередаваемое сверхсознание Абсолюта.
В действительности, это внутреннее обращение и движение не является закостенением в личностном я, это первый шаг на пути к истинной универсальности; он приносит нам истину как нашего внутреннего, так и внешнего существования. Ибо эта внутренняя жизнь может расшириться и охватить вселенскую жизнь, она может установить контакт, проникнуть, объять жизнь всего с гораздо большей реальностью и динамической силой, чем это вообще возможно в нашем поверхностной сознании. Наша самая большая универсализация на поверхности является бедной и хромой попыткой — это конструкция, вымысел, а не настоящая вещь: ведь в нашем поверхностном сознании мы привязаны к отделению сознания от сознания других и носим оковы эго. Там сама наша самоотверженность чаще всего является тонкой формой эгоизма или оборачивается более широком утверждением нашего эго; удовлетворенные своей позицией альтруизма, мы не видим, что она на самом деле является ширмой для навязывания нашего индивидуального я, наших идей, нашей ментальной и витальной личности, нашей нужды в расширении нашего эго, навязывания всего этого другим, кого мы захватываем в нашу расширенную орбиту. Насколько нам действительно удается жить для других — это достигается за счет внутренней духовной силы любви и симпатии; но сила и поле деятельности этой силы в нас малы, психическое движение, которое побуждает ее, не полно, его действие зачастую невежественное, потому что есть
