обращением с другими совершенно необходим для нас как человеческих существ, и моральность создает тот стандарт, с помощью которого мы можем вести себя и устанавливать повседневный контроль, но этот контроль всегда несовершенен, и это уловка, а не решение: человек всегда остается тем, кем он есть и кем он был, смесью добра и зла, греха и добродетели, ментальным эго с несовершенным командованием над своей ментальной, витальной и физической природой.
Попытка отбирать, оставлять в нашем сознании и действии все то, что кажется нам добром и отвергать все то, что кажется злом, и так реформировать наше существо, перестраивать и формовать нас самих в образ идеала, является более глубоким этическим мотивом, потому что более подходит к истинному исходу; она покоится на той прочной идее, что наша жизнь является становлением и что существует нечто, чем мы должны стать и быть. Но эти идеалы, сконструированные человеческим разумом, выборочны и относительны; формировать нашу природу в строгом соответствии с ними - значит, ограничивать самих себя и лепить конструкцию там, где должен быть рост в большее существо. Истинный зов к нам исходит из Бесконечного и Всевышнего; как само-утверждение, так и само-умаление, наложенные на нас Природой, являются движениями к этому, и мы должны открыть правильный путь одновременного само-утверждения и само-отрицания, вместо неправильного, в силу невежественности, пути эго и вместо конфликта между "да" и "нет" Природы. Если мы не откроем это, то либо толчок жизни будет слишком силен для нашего узкого идеала совершенства, и его инструментарий будет разрушен и провалится попытка довести все до конца и увековечить себя, либо в лучшем случае будет достигнут половинный результат, либо же толчок ухода от жизни будет представляться единственным лекарством, единственным путем из иначе непобедимого захвата Неведения. Этот путь, в действительности, обычно указывался религией; божественно освещенная моральность, преследование благочестия, праведности и добродетели, как заложено в религиозных правилах поведения, закон Бога, выражаемый в некоем человеческом вдохновении, выдвигается как часть средств, как направление, в котором мы можем прокладывать путь, ведущий к выходу, исходу. Но этот выход оставляет проблему на прежнем месте; это только путь бегства персонального существа из неразрешенной сложности космического существования. В древнем Индийском духовном мышлении было более ясное понимание этой трудности; практика истины, добродетели, правильной воли и верного делания рассматривались как необходимость в приближении к духовной реализации, но в самой реализации существо поднимается к большему сознанию Бесконечного и Вечного и отметает от себя тяжесть греха и добродетели, ведь это принадлежит относительности Неведения. За этим
